ПАМЯТЬ

   Тем летом я снял для своей семьи часть дачи под Москвой. Я делал это в первый (и единственный) раз, и может быть именно поэтому не особо обратил внимание на хозяина дачи. А с хозяином мне не повезло. Он был или, по крайней мере, считал себя, известным лицом, но дело не в этом, а в том, что он был псих. Я не имею в виду, что он был настоящим душевнобольным, но был очень нервным, подозрительным и, в общем-то, неприятным..

   Естественно, довольно скоро начались конфликты.  Эдуарду (так звали хозяина дачи) не нравилось, что я рубил поленья, так как лето выдалось холодное (хотя он сам разрешил это делать), он изучал содержимое мусорника, чтобы знать, что мы едим, его раздражала наша собака (хотя наша Полли - Царство ей Небесное! - по ласковости могла сравниться только с нашей нынешней Лейлой), и так далее.

   И вот однажды разгорелась нешуточная ссора. Эдуард упорно требовал, чтобы собака не бегала среди его грядок. Но выполнить его требование было совершенно невозможно и в какой-то раз он настолько рассвирепел, что запустил в нее чем-то тяжелым. К счастью (для собаки, для него и для меня) он не попал. Но я представил себе, что он мог попасть, не выдержал и... сказал ему кое-то. То, что я сказал, говорить нельзя было ни в коем случае, и я тотчас же пожалел о сказанном, но, как говорится в «Книге 1001 ночи», я стал раскаиваться, когда раскаяние было уже бесполезно. Хорошо, конечно, было бы во-время вспомнить слова Али, зятя Пророка (да благословит его Аллах и да приветствует!): «Три вещи нельяз вернуть: стрелу, пущенную из лука, слово, сказанное в запальчивости и упущенные возможности»,  но мы обычно вспоминаем хорошие советы только тогда, когда уже поздно. Выражение лица Эдика предвещало большие неприятности.

   В это время на даче находился мой друг. Он вышел на шум и застал нашу с Эдиком сцену. Он спокойно сказал что-то хозяину, очевидно пытаясь сгладить мои слова, но тот, видимо, не стал слушать, повернулся и пошел к себе.

   Я был несколько подавлен грядущими проблемами, о чем сказал своему другу. Однако, тот высказал мнение, что все обойдется. Я высказался в том смысле, что я зашел слишком далеко, но друг стал уверять, что Эдик уже все забыл.

   Я нисколько не принял всерьез слова приятеля, но каково же было мое изумление, когда при следующей встрече с хозяином тот даже не упомянул о имевшем место эпизоде, как будто его никогда и не было. Я совершенно не мог понять, как Эдик мог забыть ссору, но друг пояснил, что он просто вытер эту сцену из памяти Эдика. «Как?» - спросил я. Тот пожал плечами: «Ну, как мокрой тряпкой вытирают мел с доски».

   Был у нас с ним еще один аналогичный эпизод, хотя и не столь рельефный, но зато более забавный.

   Я тогда снимал большую квартиру в Орехово. Мой друг тоже искал квартиру и по его просьбе я снял ему небольшую квартирку в очень удобном, как я полагал, месте: на Кропоткинской, в одном из переулков вблизи Садового. Хотя место было действительно удобным по расположению, но я не учел того, что район был посольским и все «сомнительные» квартиры брались под наблюдение. А стоило бы мне это учесть, потому что по ряду причин ни я, ни он никогда не пользовались любовью «старухи».

   И вот, довольно скоро после поселения, только мы заехали вечером к нему в эту квартиру, как в дверь позвонили. На пороге стоял мент. Собственно говоря, мент-ментом, но в районах посольств все менты были комитетчиками. В общем, он пришел проверить документы и вообще разведать обстановку. Поскольку я тоже там находился в это время, проверили и меня.

   Ничего криминального, правда, не нашли в нашем присутствии в том месте, но мусор аккуратно занес все данные в папочку, равно как и наши ответы на некоторые его вопросы. После чего он, по-видимому с сознанием выполненного долга, пошел по своим делам. Но только была одна пиканная подробность. Папочку-то он забыл в квартире! Ну, не то чтобы сам забыл, конечно. Друг охотно «помог» ему это сделать...

   Конечно, через полчаса он вернулся и стал жалобно спрашивать про папку. Я не смог этого вынести и ушел надрывать живот в другую комнату. Оттуда я слышал, как мой товарищ с серьезностью в голосе говорит, называя того по званию: «Да Вы, наверное, в другом месте ее оставили...». А ментяра молодой такой, чуть не плачет: «Да не заходил я никуда больше!». «Ну, может в машине». И так далее. В общем, тот на жалость бил, все повторял, как ему попадет. Как же, их только пожалей. Нет уж! У них своя игра, у нас - своя...

   Хотя ничего и не случилось, но стало ясно, что место гнилое, не для таких как мы. И следующую квартиру мы сняли для него уже в более спокойном месте.

(«Небылицы»)