|
Торнтон Уайлдер. Мост короля Людовика Святого
Мы приходим из мира, где знали иные мерила прекрасного; мы смутно вспоминаем красоты, которыми не овладели снова; и в этот же мир мы возвращаемся. (75)
Публика, которой предназначаются шедевры, обитает не на этой земле. (75)
Обитателей этого мира он разделял на два вида - тех, кто любил, и тех, кто никогда не любил.
Последние были какой-то жуткой аристократией, ибо лишенных способности любить (а вернее,
страдать от любви) нельзя назвать живыми, и, уж во всяком случае, им не дано снова жить после
смерти. Это мертвые души, они оглашают мир своим бессмысленным смехом, плачем и болтовней
и исчезают как дым, по-прежнему прельстительные и бесплодные. (80)
... она не представляла себе иной любви, кроме любви-страсти. А такая любовь, хотя она расходует себя в великодушии и заботе, рождает мечты и высочайшую поэзию, остается одним из самых ярких проявлений своекорыстия. Пока она не пройдет через долгое рабство, через ненависть к себе самой, через осмеяние, через великие сомнения, она не сможет занять место среди бескорыстных чувств. Многие, прожившие в ней всю жизнь, способны рассказать нам меньше, чем мальчик, потерявший вчера собаку. (86)
Донья Клара все же стояла в дверях, пока настоятельница говорила с ними, поставив фонарь на
пол у ног. Мать Мария стояла спиной к столбу; больные лежали рядами, глядя в потолок и
стараясь дышать тише. Она говорила обо всех тех, кто один во тьме (она думала об одиночестве
Эстебана, думала об одиночестве Пепиты), где не к кому обратиться, о тех, для кого мир, наверно,
более чем тяжек - бессмыслен. И лежавшие на кроватях чувствовали, что ограждены стеной,
которую возвела для них настоятельница; за нею тьма, а внутри тепло и свет, которых они не
променяют даже на избавление от мук и от смерти. Но пока она говорила, другие мысли бежали в
ее сознании. "Уже теперь, - думала она, - почти никто не помнит Эстебана и Пепиту, кроме меня.
Одна Камила помнит своего дядю Пио и своего сына; эта женщина - свою мать. А скоро и мы
умрем, и память об этих пятерых сотрется с лица земли; нас тоже будут любить и тоже забудут. Но
и того довольно, что любовь была; все эти ручейки любви снова вливаются в любовь, которая их
породила. Даже память не обязательна для любви. Есть земля живых и земля мертвых, и мост
между ними - любовь, единственный смысл, единственное спасение". (100)
|