Почему нет Британской каракулевой овцы?

Каракуль, кое-где называемый персидским барашком, это мех овцы, издавна разводимой в Центральной Азии, особенно в Афганистане. В наше время были предприняты попытки вывести каракулевую овцу в Юго-Западной Африке, и шкура такой овцы известна на рынке как “Юго-Западный Африканский каракуль”.
       Из-за факторов питания и климата эти два типа шкуры различаются.
       Эксперты и некоторые другие люди могут описать это различие.
       В Британии, по многим причинам, нельзя вырастить каракулевую овцу, несмотря на то, что спрос на ее шкуру есть.
       Однако, тот факт, что шкуры привозят в страну извне, не уменьшает этот спрос. Наоборот, это, вероятно, увеличивает его и, определенно, увеличивает цену.
       Предыдущие замечания были бы, вероятно, ответом эксперта на вопрос: “Почему нет Британского каракуля?”.
       Предположим, что мы используем этот пример, чтобы проиллюстрировать, конечно, частично, мои замечания относительно того, что не следует что-то, принадлежащее – в метафизической сфере – одной культуре переносить в другую. Не импортирую ли я что-то из другой культуры или даже ряда культур?
       Сразу надо отметить, что относящимся к делу фактором является следующее: принадлежит импортируемое только той культуре, из которой оно импортируется, или нет.
       Если я импортирую такой обычай, как ношение сандалий, из Греции, где жарко, в Гренландию, где холодно, то я поступаю неправильно. Если же, с другой стороны, я импортирую что-то полезное, вроде шерсти, из места, где ее выращивают, в место, где она может быть использована, вероятно, я делаю полезное дело.
       Печально, но в этом вопросе примитивное состояние мышления проявляется в том, что люди, исключая вещи, которые полезны, и включая вещи, которые бесполезны, пытаются сохранить свои привычные способы действования.
       Для обычного человека знать, что – полезно, а что – просто вторичный культурный материал – трудность, которая происходит частично от его нетерпения и жадности – он хочет всего, что могло бы быть полезным (или является притягательным), частично из-за того, что никто не рассказал ему о том элементарном факте, что определенные вещи не только полезны, но и обязательно импортируются, и отчасти из-за страха, что нечто, привнесенное в его жизнь или мышление из другого источника, может ему не подойти.
       В метафизике, с этой точки зрения, вы увидите, что он находится на очень низком уровне достижения, который, в технологической сфере простого общества, не мог бы сохраняться долго после того, как оно столкнулось с более развитым обществом.
       Конечно, существуют проверенные временем способы введения в общество вещей, в которых оно нуждается, но не желает принимать. Многие из них используются до сих пор. Королю Абдул-Азизу ибн Сауду, для того, чтобы ‘доказать’, что радио не является дьявольской штукой, пришлось передавать по радио стихи из Корана, чтобы клирики могли засвидетельствовать, что оно – вещь хорошая, ибо предполагалось, что дьявол не может цитировать Коран.
       Был также случай со св. Франциском, который, согласно известной истории, поведал Папе о том, что его идеи и организация, в действительности, были весьма древними и принадлежали Церкви, но здесь ими пренебрегали и их развивали в других местах, а теперь они заняли свое настоящее место.
       В ряде мест все еще привычно пилюлю, выписанную по всем правилам современной медицины, отдать местному колдуну, чтобы тот посредством заклинаний сделал ее ‘действительно сильнодействующей’.
       Даже в окрестности нашего поля деятельности можно наблюдать почти магическое ‘рационализирующее’ действие объяснения, которое позволяет слушателю реорганизовать его предвзятые мнения кажущимся упорядоченным образом. Можно сказать ему: “Я говорю вам то же, что проповедывалось тем-то и тем-то, и здесь есть соответствие идей.” И он будет чувствовать себя много лучше. Он изначально не хочет правды, а хочет заверений, системы, безопасности.
       Или это можно сделать по-другому. Можно сказать ему – и это работает – “Хотя это ни на что не похоже, но оно творит чудеса.” Это может стимулировать его жадность, позволить ему преодолеть предвзятые мнения ради ‘высшего интереса’ в чем-то, невозможном для него.
       Зачем я описываю эти механизмы и почему не одобряю их применения?
       По той лишь причине, что они – это легкий, поверхностный способ. Можно сказать: “То, что я говорю вам, – то же, что вы учили у такого-то” и это будет правдой. Эта правда может быть важной, и ее правильное осознание может оказать очень важное воздействие. Но стоит лишь сказать эту правду, и весьма вероятно, что слушатель использует эту важную правду с целью рационализации (придаст форму логического объяснения). Вместо того, чтобы позволить этой основной правде проникнуть в его сознание, он истощит ее энергию, предназначенную ему, используя ее для того, чтобы сделать для поверхностного мышления приемлемыми вещи, относительно которых у него были сомнения.
       Такое примитивное и поверхностное использование важного факта является, говоря метафизически, признаком незрелого человека.
       Это важный момент, здесь мы в одной компании с обычным психологом. Последний далек от того, чтобы выражать недовольство этим ‘механизмом рационализации’, и склонен считать его полезным (например, в целях интеграции) за исключением тех моментов, когда этот механизм вызывает состояние ума, приводящее к конфликту с социальными нормами, в частности, собственными нормами человека.
       Но психологи, как мы их сегодня знаем, как правило имеют дело с тем, что мы называем ложной личностью человека: поверхностной (хотя и необходимой) интеллектуально-эмоциональной системой, с которой они работают. Мы же пытаемся контактировать и информировать более глубокую индивидуальность человека.
       Как это связано с нашей каракулевой овцой? Очень просто. Те люди, которые думают, что мы импортируем нечто, – хотя мы предпочитаем говорить, что вводим его заново, – если они ‘удовлетворены’ нашими объяснениями и, таким образом, рационализируют их исходя из жадности или на основании иных мотивов, так же недоступны тому, что мы реально говорим и делаем, как и те, кто пренебрегает всем, что мы говорим и делаем.

В самом деле, в более разработанной форме, их реакция такая же, как и муллы Насреддина в следующей шутке:
       “Это очень опасное озеро, мулла”, – обратился к Насреддину местный рыбак. – “Людей, плававших в нем, всегда находили на дне мертвыми.”
       “Спасибо, друг”, – ответил Насреддин. – “Буду держаться подальше от дна...”
       Действительно, когда учение облечено, как это фактически и есть, не в метафизические, а иные одеяния, те люди, которые отвергают то, что мы излагаем метафизическими терминами, часто выказывают явную способность к пониманию. Учтите при этом – только поверхностный мыслитель предполагает, что, если наше учение истинное, то так называемый ‘метафизический’ словарь не накладывает на него ограничений. Обучать можно любым способом. Однако обучать так называемых метафизиков можно только на их жаргоне, или на каком-то его эквиваленте, к которому они уже приучены.
       Эти замечания следует усвоить из-за неприемлемо узкой, к сожалению, точки зрения, приобретенной многими людьми, пытающимися понять психологические, религиозные, философские и метафизические идеи.
       Абдулкарим Джили, автор важной суфийской работы Insan-i-Kamil, ‘Совершенный Человек’, умерший в пятнадцатом веке от Р.Х., подчеркивает, что Бытие – мысль, а внешний аспект Бытия – этот мир. Суфийская доктрина утверждает, что, определенно, через разнообразие воспринимаемых идей и объектов может быть воспринято реальное бытие. Это – доктрина “Феноменальное – мост в Реальное”, но функция ее инструментальна. Это означает, что в вещах этого мира, ведущих к высшему восприятию, мало смысла, но много потенциальной пользы. Люди ищут смысл и не ведают о пользе. Поэтому они ценят второстепенные мирские идеи, вместо того, чтобы пользоваться ими как инструментами.

Из книги: Идрис Шах. "Учиться как учиться"

Качество перевода не гарантируется.
См. английский текст: Idries Shah. "Learning how to learn"