Подготовка к ‘смирению’

ДО периода, обычно рассматриваемого как историческое время, действовала форма знания, связанная с развитием человека и находящаяся вне пределов современных методов получения и использования информации. Результат этого действия часто называли ‘мудростью’, хотя слово мудрость столь же часто применяли к другим областям.

Многие религиозные, мистические и другие формулировки являются, до некоторой степени, склепами для останков от результата полностью или частично успешной попытки представить и сделать доступными для различных людей и сообществ средства получения этого знания. Как почти все на земле, они подвержены вырождению или окостенению и становятся одновременно и музеями, и экспонатами.
       Из-за тенденции делать упор на дисциплину и групповое внимание, без одновременной регулировки других факторов, многие такие формулировки (некоторые из них названы школами или культами) кристаллизовались за короткое или долгое время, нередко они претендовали на монополию на истину или действенный ритуал. Этот процесс, отражая ограниченные схемы мышления, часто заходит так далеко, что ведет к фактическому уничтожению динамики формулировки школы. На практике исключительность и догматизм с некоторого момента действуют против определенных насущных потребностей в гибкости. Необходимо постоянное обновление.
       То, что некоторым людям представляется совокупным наследием человечества в области философии, метафизики или даже магической мысли, можно также увидеть, по вышеизложенным причинам, как некое нагромождение обломков или неверных истолкований (посредством избирательного выбора) формулировок, когда-то приводимых в действие связанными между собой школами. Фактор, являющийся причиной такого положения, характерен для человеческого сообщества, и часто о нем не подозревали большие области целых цивилизаций, хотя он стал предметом пристального внимания и уточнения у специалистов, работающих за пределами механической и ограниченной мысли. Такие специалисты – это те, кто может постичь внутренние принципы и движущие силы, а не те, кто просто занимается переупорядочиванием.

В отличие от публичных и открытых формулировок, знакомых всем как многочисленные устоявшиеся формы философий – религии, психологии и общественной деятельности и других систем, – всегда, во все времена, существовал непрерывный, альтруистический поток опеки этого всеобъемлющего и приспосабливающегося знания. Быть или не быть в этом потоке – зависит от способности и знания, а не от чьего-то произвольного решения стать специалистом.
       Есть крайне веские причины, почему вышеупомянутые факты никогда не были известны более широко или приняты с какой-то реальной глубиной. Среди тех, что легче понимаются обычными мыслителями, есть тот факт, что “тем, кто в самой своей основе эгоистичен, такого рода заявление послужит, главным образом, для усиления их эгоизма за счет их действительного, внутреннего желания истины” – тем самым еще больше скрывая потенциальные возможности Учения от таких людей.
       Другая, легко понимаемая причина – это то, что существование узких систем мысли (сверхупрощенных, для того, чтобы вместить устремления без учета потенциальных возможностей, и чтобы позволить всеобъемлющее дисциплинирование населения) произвело на свет тип ‘эксперта’, или сгустка предубежденности, который автоматически ощущает опасность при любой попытке расширить его горизонты. Результатом будет противостояние, недоверие и путаница.
       Время от времени, когда определенные космологические и человеческие факторы ‘выравниваются’, имеется одновременно и необходимость и возможность, посредством специального и искусного усилия, восстановить формулировки и деятельность, максимизирующие возможности более быстрого и полного проникновения учения, ведущего к развитию, о котором упоминают как о ‘знании себя’ или ‘обладании мудростью’. Несколько таких периодов, циклических по характеру, имели место в недавнем прошлом: ни один из них, как правило, не был узнан как таковой. И опять же, сказанное не означает, что если человек верит во что-то, то он, автоматически, способен это обнаружить. Правильный подход – это все.

Первая ступень этого знания затрагивает ответы на вопросы, обычно формулируемые так, что они охватывают источник, природу, настоящее и будущее самого человечества, как индивидуально, так и коллективно. Способ и порядок процедуры подхода к этим вопросам сами по себе подразумевают способность, отсутствие или неэффективность которой в обычном человеке означают его неспособность участвовать в собственном развитии. Он нуждается в организованном вмешательстве, чтобы разорвать возникший в результате порочный круг.

Желание ‘пробуждения’, часто употребляемого как технический термин, может сопровождаться, или нет, информацией и опытом, предваряющими эту ступень. Что касается Учения, то оно проводится – и способно пересечь идеологические границы – потому, что известна цель: цель, которая в худшем случае постулируется как предположение, что она существует; в лучшем случае мельком увиденная: и с тех пор являющаяся предметом повторяющихся попыток разработать средства, чтобы вернуть этот проблеск.
       Рабочая гипотеза или традиционные рамки обеспечивают структурой, при помощи которой человек, стремящийся к озарению, пытается приблизиться к этой цели. В случае школы, единственно знание дает основание, на котором может быть построена эта структура.
       “Узнав конечную цель, можно изобрести средства.” Цель не оправдывает средства – она предоставляет их. Средства, в этом контексте, – это структура, упоминаемая в некоторых литературных материалах как ‘Работа.’

Одну из структур, внутри которой это знание изучается, собирается, сохраняется и передается, часто называют школой. Имеются другие, постоянно находящиеся в работе, существование и способ функционирования которых не имеют прикладной ценности, хотя часто являются объектами любопытства и пытливости, отнимающих много времени и стоящих больших усилий, из-за ошибочного в своей основе предположения, что сильный интерес к чему-то, однажды услышанному, может привести к близкому знакомству с ним, и, следовательно, получению пользы от него. Однако, поскольку их modus operandi далек от того, чтобы иметь такую же действующую аналогию в современной мысли, он фактически, если не в теории, ‘полностью скрыт’.
       Для столкновений между людьми, интересующимися этой областью и теми, кто работает в ней, чрезвычайно характерно то, что первые не способны в какой-либо степени войти в нее – или, что происходит с ними наиболее часто, иметь какое-то понимание или осознание роли или метода действия других людей.
       ‘Работа школы’ - это деятельность низшего уровня, через которую, тем не менее, надо пройти прежде, чем станет возможным распознавание более высокого уровня. Принятие этого принципа находится среди первых требований, ведущих к необходимым эффективной временной шкале и порядку событий, в которых может воздействовать Учение. Одна из главных преград для принятия этого факта - хотя бы и в качестве рабочей гипотезы - это переоценка роли, потенциальной возможности и знания учащегося.
       Именно по этой причине в столь многих традиционных системах, чьи жизнеспособные фрагменты существуют, делается такой упор на необходимость того, что приблизительно переводится на обычный язык как смирение. Его искажение – это самоуничижение.

Как сказал один из великих суфиев: “Мое смирение – не для того, чтобы производить на вас впечатление – оно здесь по своей собственной причине.”
       Согласно суфиям, личность, которой вы себя ощущаете, - это ложная личность, не имеющая истинной реальности. Когда практикуется смирение, люди начинают осознавать, что они, так сказать, вообще не существуют. Это восприятие себя, как ‘Adam (не-бытие) подчеркивается в Откровении Худжвири, во второй главе, рассматривающей истинное значение бедности. Когда люди гордятся своим смирением, они просто приняли другое придуманное ‘я’ как часть их не-бытия: и это то, что порождает лицемеров.
       Цель видения через свою ничтожность заключается в том, чтобы за ней увидеть то, что реально имеется, к чему имеет отношение истинное ‘я’. Поэтому смирение непосредственно связано с поисками Абсолютной Истины.

Некоторое сходство между словами ‘Adam (не-бытие) и Aadam (человек) побуждало поэтов и других людей, говорящих на восточных языках, искусно приравнивать эти два слова в поэзии и прозе. Между прочим, интересно отметить, что даже востоковеды и критики, обсуждая этот вопрос, иногда столь мало замечают указанную игру слов, что даже обвиняют суфийских авторов в невежестве или выборе странных употреблений слов, когда сталкиваются с фразами типа “Человек - это ‘adam”. В таких случаях, я часто ощущаю, что этот нетипичный провал восприятия происходит, благодаря тому факту, что субъективность комментатора подвергает цензуре его понимание: в конце концов, он человек - и как человек, он не хочет думать о себе как о ‘не-бытии’. Более всего это отмечается в тех людях (включая, конечно же, ученых), которые на самом деле отождествляют себя с заученными шаблонами и запасом информации, что является, для суфиев частью не-бытия, личностью, а не сущностью человека.
       Другими словами, как все мы знаем, гордость препятствует смирению. Гордость неразрывно связана с чувством собственной значимости, которое полностью или частично может быть вызвано второстепенными вещами, вроде веры в свою ученость.
       Верно сказано: “Смирение – это не столько добродетель, сколько необходимость для того, чтобы учиться.”

Отношение, которое требуется суфию, было хорошо проиллюстрировано Рабийей ал-Адавийей. Она услыхала, что Салих из Казвина наставлял фразой: “Стучите в Дверь, и вам отворят.”
       Рабийя сказала: “Как долго ты будешь твердить это, о Салих, – ведь эту Дверь никогда не закрывали?”
       Отсутствие смирения – это, также, нечто вроде заговора: люди не только не замечают смирения, когда оно встречается в других, но и не могут поверить в его реальность. Это помимо тех, кто не может даже представить себе как или когда его практиковать.

Недавно (к первому замечанию) я показывал одному посетителю участок вокруг этого дома. Когда мы проходили мимо спокойного и усердного человека, который сидел на земле и чинил какую-то вещицу из дерева, посетитель спросил: “Кто это?”
       Я сказал: “Это профессор такой-то.”
       Он нахмурился и опять посмотрел на него. Затем он посмотрел на меня. Теперь он сказал: “Вы уверены?”
И, ко второму замечанию, есть случай, происшедший с Мааруфом из Каркха.

Сари ал-Сакати увидел, как Мааруф собирает с земли косточки от фиников, и спросил его, что он делает.
       “Один ребенок плакал,” – сказал он, – “потому, что у него, бедного сироты, нет орехов, как у других детей. Поэтому я собираюсь набрать финиковых косточек, продать их [на муку] и, чтобы он был счастлив, купить ему немного орехов.”

Из книги: Идрис Шах. "Учиться как учиться"

Качество перевода не гарантируется.
См. английский текст: Idries Shah. "Learning how to learn"