Глава 10. МУРШИД ГОВОРИТ

       Конечно, только в суфизме, думал я, стенографируя свои заметки, мистический учитель может быть так сердечно дружен с кем-то не из своего сообщества.
       - Почему ты всё время пишешь? - Халид был расстроен, - Ты хочешь учиться. Учение происходит через действие, а также через слушание и видение. Много ли из этого ты можешь вместить в слова или передать ими?
       - Он не может передать это словами. - Учитель, говоря, глядел прямо на меня. - Он пытается. Он хочет быть писателем. Когда он оставит это, он будет суфием. Я думаю, из него получится хороший суфий. В данный момент он готовит себя. Но он не сможет распространить никакой бараки, ни достичь какой-то настоящей цели, пока не забудет слова, так же как ты забываешь буквы, когда читаешь слово.
       - Вы запрещаете мне писать? - спросил я его.
       - Нет, но твоя книга или твои записи не будут тем, чем, по-твоему, они являются. Помни, что переживание передать нельзя. Я полагаю, ты пытаешься попробовать открыть новое измерение в литературе: пытаешься передать весть суфиев. Этого никогда нельзя было сделать, ты знаешь. В лучшем случае у тебя получится слегка бессвязная серия образов.
       - Это будет бесполезно для других?
       - Это будет полезно, но единственная долговременная польза - та, о полезности которой ты знаешь сам. Уже то, что ты задал мне этот вопрос, показывает, что ты не знаешь. Прежде, чем ты сможешь что-то сделать, ты должен знать, и знать в очень особом смысле.
       Каким-то образом я знал, что он имел в виду. Проблема передачи этого посторонним была временами гораздо большим грузом, чем я мог вынести. Но я чувствовал очень сильно, не скажу "знал", что я должен пытаться. Мой первый учитель в Кунджи Заг сказал: "Искренность возместит множество несоответствий – используй её, живи ею".
       - Книга, - сказал Шах после молчания, - может быть написана для одной цели и понята в другом смысле. Это проблема схоластицизма и книжных обозрений. Один критик может видеть книгу иначе, чем другой. Я не имею в виду, что одному критику книга понравится, а у другого вызовет ненависть. Я хочу сказать, что само переживание книги будет иным у одного человека, чем у другого. А это может быть всего лишь развлекательная книга. В случае же книги, написанной для передачи определённых концепций, её влияние на читателя может быть иным, чем он сам думает.
       - Книга может повлиять на него, и он не будет об этом знать?
       - Она может повлиять на него, как ты говоришь, иначе, чем он думает.
       - Всё ли содержание книги влияет на него одинаковым образом?
       - Это зависит от книги. Ты, может быть, неспособен себе этого представить, но книга может быть написана с намерением донести один единственный объективный факт. Остальная часть книги может быть бесполезной, хотя она может быть интересной или с виду хорошей и убедительной.
       - Применимо ли это к различным писаниям?
       - Да, к некоторым применимо. Но изменения и редактирования, которым подверглось большинство писаний мира, перекраивание их для соответствия догме, фактически истребили возможность понимания смысла послания. Интуитивный человек может восстановить этот смысл; но тогда эту книгу, вероятно, невозможно будет узнать как ту же самую.
       - Не это ли подразумевают суфии в своём далеко заходящем утверждении: "Мы взяли зерно Корана, и отвергли скорлупу?
       - Отчасти, в том смысле, что Коран содержит материалы для суфийской "работы". Ритуал, как тебе известно, обычно есть пережиток комбинации ума и действия. Поэтому, когда читают Коран, его читают одним из нескольких определённых тонов голоса, и в определённое время читаются определённые отрывки. Эта часть деятельности есть добавление к символическому значению текста, так же как и к формальному.
       - Обнаруживаете ли Вы подобные тайные значения в христианских писаниях?
       - Конечно, иногда.
       Стал бы он, спросил я его, сочетать определённые физические движения с определённой музыкой; определённые идеи с размышлением над зрительными образами, будет ли это частью работы над собой, той частью человеческой активности, которая является частью внутреннего суфизма?
       - Это есть часть суфизма.
       - Так что любое или все воздействия, влияющие на жизнь всех нас, могут, вероятно, рассматриваться как формирующие нас для развития того, что суфии называют Целостным Человеком?
       - Это неотъемлемая часть суфийского учения. Лишь благодаря тому факту, что внешние воздействия вместе с внутренним мышлением уже до какой-то степени сформировали человека, он каким-то образом готов к суфийскому учению. Работа уже начата задолго до того, как произошла встреча с суфиями.
       - Вы, вероятно, скажете на этом основании, что суфийское воздействие начато до сложных упражнений, которые используют суфии?
       - Суфизм всегда существовал для всех практических целей. Упражнения изобретены для того, чтобы вернуть практикующего обратно к истинно суфийскому состоянию, отслеживая и исправляя случайные воздействия, влияние которых частично оттолкнуло его от суфийского образа мысли и действия.
       - Так что они служат для исправления, а так же являются системой развития?
       - Ты не можешь отделить одно от другого. Нельзя построить замок на болоте, но, когда речь идет о человеке, ты можешь дать ему поддержку, помогая преодолеть неправильное развитие.
       Я спросил его, какое отношение имеют чудеса, приписываемые суфиям, к философии и к убеждению, что суфий развивается согласно с эволюционной потребностью.

Из книги: О. М. Бёрк. "Среди дервишей"

Качество перевода не гарантируется.
См. английский текст: О. М. Burke. "Among the Dervishes"