Глава 7. ВОЗВРАЩЕНИЕ В КУНДЖИ ЗАГ

       Муршид в то время поощрял нас задавать вопросы, и часто предлагал их сам. Некоторые следствия из его замечаний показывали, что он, должно быть, осознавал, что в моём уме возникают вопросы: многолетняя привычка ума вновь утверждала себя. Это привычка судить всё, что ты видишь, слышишь или думаешь, и она одинаково характерна для интеллектуалов Востока и Запада. Вот пример:
       Однажды утром, когда у меня было немного свободного времени, я рассматривал очень странный предмет, стоявший в одиноком величии на деревянной подставке. Он был сделан из дерева, и к нему был прибит кусок жести неправильной формы. Деревянный предмет походил, по-моему, на грубого, примитивного идола. Внимательнее рассмотрев его, я увидел, что дерево было грубозернистое, неизвестного мне вида. На зазубренном листе жести было несколько царапин, нанесенных заострённым инструментом, которые для меня не имели никакого смысла. Сбоку от этого предмета, стоявшего на высоте примерно трёх футов, находилась ветка сушёного винограда. Я заметил, что дерево было в пятнах, или, может быть, это был результат выветривания. Возле винограда в маленькой чашке были три камня, окатыша. Я рассматривал это необычное явление со всех возможных сторон. Могло ли это быть идолом, - в общине, испытывавшей отвращение к идолам? Быть может, это было неким сообщением, и некий сложный смысл можно было извлечь из этого, правильно поняв символы благодаря интуиции? Зачем находились здесь виноград и камешки, и что они означали?
       Когда я вернулся в меджлис (зал собраний), мой ум был почти полностью занят этими и многими другими мыслями. Может быть, это фаллический символ. Возможно, его смысл был забыт, и считалось, что он наделён какими-то силами. Определенно он имел некую важность. Ассоциации из моего обширного чтения по антропологии, психологии и истории нахлынули в мой ум. Начали складываться построения, возникали полуоформленные теории.
       В таком состоянии я сидел на своём коврике, не слишком замечая других обитателей общины, входивших и выходивших или просто сидевших и медитировавших.
       Примерно в это время вошёл Муршид, знаком указавший мне не вставать. Вместо того, чтобы занять своё обычное место, он подошёл ко мне и встал на одно колено. Его обветренное лицо было спокойно, но большие глаза искрились.
       - Ты видел Бе-асрар - то, что стоит на камне?
       Он, разумеется, знал, что я видел, и что как раз сейчас думал об этом. Я кивнул.
       - Ты недоумеваешь, что это такое, и почему оно здесь? Или ты уже решил?
       Я сказал, что всё ещё думаю об этом.
       - Оно здесь для того, чтобы заставить тебя думать. Оно здесь для того, чтобы ты попытался встроить его в какую-то схему. Оно здесь потому, что оно не значит ничего. Оно здесь, чтобы показать тебе, что ты не можешь связывать всё со всем прочим только потому, что у тебя есть на рупию способность к рассуждению, одна из низших способностей.
       Эти слова были сказаны самым добрейшим тоном, несмотря на скрытый в них упрёк.
       Я вдруг понял, что это значит. Такого понимания, безусловно, никогда бы не принесло просто академическое принятие фактов. Я понял, что если бы прочел о таком переживании в книге и должным образом отметил его как хорошую технику и замечательную иллюстрацию ограниченности мышления с предвзятой точки зрения, это никогда бы не дало того, что дало само это переживание.
       Я сказал:
       - Да, Вы продемонстрировали то, на что недавно натолкнулись на Западе. То есть, например, что пациенты, которых анализируют по Фрейду, видят фрейдистские сны, а те, что подвергаются Юнговскому анализу - юнговские сны.
       Он, должно быть, читал мои мысли.
       - Пусть будет так. Но неужели ты думаешь, что в этом факте, о котором ты только что сказал мне, о котором ты слышал или читал где-то, есть та же жизнь, та же реальность, что и в переживании, которое только что у тебя было?
       - Нет, - ответил я поспешно, - никоим образом. Но я должен был сказать что-то, что приблизительно соответствовало бы теме разговора.
       - Чтобы показать мне, что ты понял, что ты уловил смысл того, что я сказал? Хотя поступая так, ты вызвал лишь приблизительный образ полного переживания?
       - Да, я думаю, к этому всё и сводится.
       - Тогда вот твой урок: где есть полное понимание, наступает молчание. Не остаётся места для разговоров. Если у тебя общее с кем-то переживание, и это настоящее и реальное - я имею в виду действительно глубокое - переживание, разве ты можешь выразить его в словах? Разве ты хочешь выразить его в словах? Когда ты влюблён, разве "Я тебя люблю" что-то значит? Или только прикосновение руки, обмен взглядами означают настоящую любовь?
       Мне пришлось признать, что он был прав.
       - В твоём уме происходит нечто очень важное, когда ты испытываешь переживание, - сказал учитель. - Ты вбираешь переживание внутрь, и твой ум наклеивает на него ярлык. Чтобы это сделать, ему приходится расщепить переживание на огромное множество крошечных впечатлений. Твой ум может быть не готов к целому переживанию и не может управиться со всеми впечатлениями. Он выберет некоторые из них, а затем передаст в другую часть твоего мозга их оценку. Эта оценка и есть то, чем пользуются интеллектуалы. Они имеют дело с неполными оценками. Вот почему некоторые соглашаются, некоторые нет. В подлинном переживании нет возможности несогласия.

Из книги: О. М. Бёрк. "Среди дервишей"

Качество перевода не гарантируется.
См. английский текст: О. М. Burke. "Among the Dervishes"