Глава 3. ТУНИССКИЙ КАРАВАН

       В этот момент появился Хамид, разыскивая меня. Он направился к столу, увидел чужого, видимо решил, что тот безопасен, и уселся рядом.
       - Люди и безопасность. Шейх Азимийи хочет видеть тебя и шлёт свои приветствия. Я устал и выпил слишком много мятного чая.
       - Я Сулейман Рэнджор, нахожусь под покровительством племени Сеиф, - сказал капитан.
       - Да будешь ты благословен, и да плодятся твои овцы и козы, и пусть процветает твоя семья. - Он посмотрел на маузер, с которым опять поигрывал Ранджор. - О, мой повелитель и вместилище благородства, - мудро добавил он.
       Сулейман встал. "Мой боевой клич "Йа Ганим" - О, Преуспевающий", - сказал он, - если захочешь увидеть меня или послать мне весть". "Это также значит "О, Грабитель", - сказал Хамид, к тому времени немного осмелевший. Немец рассмеялся и вернулся к своему другу по племени, который теперь перебирал огромные резные четки, висевшие как ожерелье на его шее.
       Когда мы вышли из кафе, жизнь показалась многообещающей и интересной. Я решил, что у меня более оптимистичный взгляд на вещи благодаря тому, что мы поговорили с людьми, а также потому, что нас примет шейх. Мы опять были на пороге события, а не в конце его.
       - Мне кажется, теперь я понимаю атмосферу этого оазиса немного лучше, - сказал я Хамиду.
       - Когда ты встретишься с шейхом, ты почувствуешь это ещё сильнее. До сих пор ты не был ни в Сахаре, ни вне ее, - ответил он голосом, который я привык считать таинственным.
       Окруженная множеством маленьких, сбившихся в кучку куполов, характерных как для Африки, так и для Аравии, завийя шейха была укрыта целым рядом огромных деревьев, а во дворе находился артезианский колодец, где могли совершить омовение пришедшие дервиши. На одних было надето едва ли больше, чем два сшитых вместе джутовых мешка; другие выглядели ничуть не менее внушительно, чем оксфордские доны, в своих капюшонах и тёмных мантиях с длинными рукавами, от которых, говорят, в конечном счёте, и произошло западное академическое одеяние. Плечи третьих покрывала хирка, лоскутная одежда их первого посвящения.
       Из шестидесяти или более человек, находившихся у колодца, один снял для своего омовения красно-розовую, шитую золотом церемониальную мантию эмира ордена Накшбанди. Это молчаливые дервиши, один из самых широко распространённых орденов, чьи ритуалы секретны, и чьё могущество считается беспредельным. На нём были фетровые ботинки, и его лицо было монгольского типа. Вполне возможно, что он пешком пришёл из Средней Азии, чтобы "совершить Посещение" святыни, в которую мы собирались войти.
       Пройдя через двор, мы очутились под низкой подковообразной марокканской аркой, которая была входом в Зал Собрания, служивший гимнастическим залом, школой и местом молитвы для общины. Там, среди своих приближённых, сидел шейх - небольшая аккуратная фигура в белом тюрбане и мантии с капюшоном. Присутствовавшие мистики сидели кругом, с широкими проходами в нём, каждый на своём коврике, и все внимательно смотрели на своего учителя. Когда мы вошли, он встал в знак великого приветствия. Я подал сигнал, которому каждого суфия учит его наставник, указывающий, что я пришёл учиться у шейха Арифа из Нефты, и мы сели, скрестив ноги, на покрытый ковром пол.
       Затем шейх подвёл итог истории, составлявшей часть учебного курса на этот день. Её целью было показать, что хотя, вероятно, все люди хотят совершать добрые дела, часто невозможно предвидеть, приведёт ли действие, совершенное с добрыми намерениями, к хорошему результату. Каков же выход из этой дилеммы? Благодаря бараке (духовной силе) Ордена, сказал шейх, члены его достигают способности, называемой якина, - внутренней уверенности в том, что то или иное действие ведёт в конечном счёте к добру для человечества. История была длинной, но весьма поучительной.
       После этого наступила пауза, младший ученик внёс курильницу, и мы по очереди провели руками над дымом, поднимавшимся из неё. Когда принесли мятный чай, шейх повернулся ко мне и спросил о моей миссии. Я сказал ему, что изучаю суфийские учения и сравниваю то, что услышал в каждом из центров обучения, чтобы понять, чем именно является эта система. Он объяснил мне многое из того, что я уже слышал об этом культе в Средней Азии, а также поведал много больше об их философии действия. Суфизм, утверждал он, есть источник религии. Все религиозные учителя были суфиями. "Суфизм - это молоко, а религия - масло, которое сбито из него. Нельзя узнать вкус молока, пробуя масло. Мы пьём молоко".
       Он был широко начитан и свободно говорил на французском языке, равно как на арабском и персидском, и у него было что сказать о связи его системы с другими. Он не верил ни в то, что суфизм был бунтом внутри Ислама против строгости веры Пророка, ни в то, что он был обязан чем-либо Индии, буддизму или неоплатонизму.
       - Поверхностное сходство, за которое хватаются исследователи со стороны, чтобы объяснить наши пути, существует не благодаря причинно-следственной связи, - сказал он мне, - скорее оно связано с тем, что основу нашей деятельности можно обнаружить во всех людских умах. Однако только мы систематизировали её, и можем подвергнуть человеческое существо полному её воздействию. Нашей целью является создание Совершенного Человека.
       После долгой беседы на эту тему шейх сказал, что мне позволено присутствовать ("хоть ты и в низком ранге на Пути") на одном из религиозных упражнений дервишей - зикре. Это был первый зикр, в котором я участвовал, поскольку на тайные упражнения такого рода посторонних не допускают. Я был благодарен за эту возможность.

Из книги: О. М. Бёрк. "Среди дервишей"

Качество перевода не гарантируется.
См. английский текст: О. М. Burke. "Among the Dervishes"